Российские мужчины часто идут на войну с Украиной, чтобы спрятаться от проблем в мирной жизни.
Статус «участников СВО» даёт им карт-бланш на «свободный секс с теми, кто попадётся под руку» и «выплеск агрессии в любой форме», потому что «на войне всё можно, в том числе быть садистом, и за это ничего не будет», пишет паблик «Военный психолог», который ведёт психолог из районной больницы Юрьев-Польского Владимирской области Марина Сураева.
«Я ухожу на войну!» – звучит очень мужественно и вызывает уважение. Очень даже гордо звучит! С посылом: я патриот, иду свою Родину защищать! И хорошо бы, если так, но, что будет, если мы отбросим пафос и посмотрим чуть глубже? «Я ИДУ на войну» (иду к чему-то) или «Я БЕГУ на войну» (бегу от чего-то)? В обоих предложениях есть глаголы движения, семантически означающие одно и то же, но психологическая суть у них разная.
Как это ни странно, но для многих мужчин война стала убежищем от своих проблем и от необходимости становиться взрослым. И тогда решение уйти на войну является показателем вовсе не мужественности, а их трусости. Потому что между строк читаем: «Я сбегаю от того, чтобы решать проблемы в своих отношениях с женой или девушкой, в семье, в жизни. Я устал, я ухожу!» (тут очень напрашивается ельциновская интонация).
Но, поскольку война — это социально-одобряемое место побега, вызывающее у общества уважение и почёт, то я развязываю себе руки для:
— любовных интрижек, свободного секса по пути на войну и там, за лентой, с теми, кто попадётся под руку (ну а что, я же теперь герой);
— выплеска агрессии в любой форме (на войне же всё можно, в том числе быть садистом, и мне за это ничего не будет);
— снятия с себя ответственности за воспитание своих детей (пусть теперь кто их рожал, тот с ними и разбирается);
— возможности не думать о решении своих финансовых проблем (потому что я не научился зарабатывать деньги).
И много ещё для чего. А потом, по возвращении назад, я могу смело бить себя кулаком в грудь, громко звякая висящими на ней медальками, и нагло качать права, агрессивно требуя от общества особого к себе отношения. Ну, а как же, я ведь теперь герой, кровь за вас проливал, пока вы, суки, отсиживались в тылу (да, да, слышим и такое!). Мне теперь должны, — нет, даже обязаны, — бесплатно обслуживать все мои потребности! И невдомёк тебе, «герою», что те, кто остался здесь, в мирной жизни, даже больше, порой, приносят пользы и своей семье, и своей стране, и фронту в том числе. Только они об этом не кричат на каждом углу, а просто делают свою работу. По-взрослому, молча», – отмечается в публикации.
Ранее Марина Сураева рассказывала, что многие военнослужащие после возвращения с войны страдают от посттравматического расстройства, испытывают проблемы с алкоголем и наркотиками. В России нет адекватных программ реабилитации для военных, считает Сураева.
После возвращения с войны жители Владимирской области совершают преступления, в последнее время становится известно о всё большем числе подобных случаев. Однако точные масштабы этого явления оценить невозможно.
Так, 43-летний житель города Владимира Алексей Демещенко после возвращения из Украины зарезал ножом собутыльника в «Снэк-баре» за то, что тот высказался против войны. После этого Демещенко начал угрожать ножом свидетелям. А, например, 33-летний уроженец Владимирской области Андрей Курбасов изнасиловал и убил 17-летнюю девушку.
Мобилизованный Павел Савченков зарезал собутыльника в гриль-баре «Мираж» за то, что тот высказался против войны. Участник войны с Украиной из Владимирской области Валерий Шумилов зарезал собутыльника на кухне из-за спора о войне. Сергей Русаков после возвращения с войны незаконно хранил у себя дома патроны, боеприпасы и боевую гранату, Сергей Коновалов сжёг склад, принадлежащий отцу его девушки, а майор Олег Николаев избил двоих срочников.
Иллюстративная фотография: пресс-служба правительства Владимирской области